• 13 сентября 2019 17:33
  • 5 302
  • Время прочтения: 6 мин

День в истории: принято решение о сдаче Москвы французам

День в истории: принято решение о сдаче Москвы французам Фото: Картина Алексея Кившенко «Военный совет в Филях» (1880)
13 сентября 1812 года вошло в историю благодаря принятию судьбоносного, как оказалось позже, и совсем не простого решения - сохранить армию ценой сдачи Первопрестольной неприятелю. Впервые со времен Смуты Москва оказалась в руках иностранного захватчика.

Бородино

После оставления русской армией Смоленска Наполеон сделал Александру II замаскированное предложение мира — но ответа не получил. Внешнее спокойствие российских властей диссонировало с реальным положением дел. У русской армии фактически не было единого командования, а отношения между Барклаем-де-Толли и Багратионом с каждым днем все ухудшались. Воинственному Багратиону (и не ему одному) все меньше нравилось затянувшееся отступление на восток, Барклай же считал, что генеральное сражение станет для русской армии самоубийственным шагом и, пользуясь формальным статусом главнокомандующего, продолжал отступать. Конфликт медленно разгорался, и долго это продолжаться не могло.

Для разрешения ситуации был учрежден Чрезвычайный комитет, назначивший главнокомандующим М.И. Кутузова — героя русско-турецких войн, пользующегося большим уважением среди солдат. 29 августа Кутузов принял армию, навел порядок в системе управления войсками и сформировал собственный штаб на базе штабов Западных армий.

Тем временем французы вошли в Вязьму. Кутузов в целом разделял и продолжил стратегию Барклая по отступлению, но не дать генерального сражения новый главнокомандующий уже не мог, иначе он рисковал потерять всякий авторитет в армии. В российском обществе к тому времени царили крайне пессимистические настроения, и постоянное отступление нашей армии оптимизма явно не добавляло.

Фактически Бородинское сражение представляло собой штурм французскими войсками линии русских укреплений. После 12 часов артиллерийского ада французы ценой 30—34 тысяч убитыми и ранеными прорвали левый фланг, фактически уничтожив изначальный состав оборонявшихся, и потеснили центр русских позиций, но вести дальнейшее наступление были уже не в силах. Страшными были и потери русской армии (40—45 тысяч убитыми и ранеными, практически без пленных как с той, так и с другой стороны). Несмотря на то, что впервые мир усомнился в непобедимости Наполеона, 8 сентября Кутузов принял решение отступить, на которое теперь имел полное моральное право. На Бородинском поле не было победителей и проигравших — но Кутузову явно не хотелось проверять, переживет ли наша армия еще одну такую битву.

1/2
Бородинское сражение. В центре картины раненый генерал Багратион, рядом с ним на коне генерал Коновницын. Вдали виднеется каре лейб-гвардии. Художник Петер Гесс, 1843
2/2
Пожар Москвы. А. Ф. Смирнов (1813)

Тяжелый выбор

13 сентября русская армия встала лагерем под Москвой. В 5 часов того же дня в доме крестьянина Михаила Фролова собрался Военный совет. Обсуждался один вопрос— дать сражение под Москвой или оставить город без боя.

Как нетрудно догадаться, адептом оставления города был Барклай-де-Толли: «Сохранив Москву, Россия не сохранится от войны, жестокой, разорительной. Но сберегши армию, еще не уничтожаются надежды Отечества». Но большинство участников совета были за сражение. Окончательное решение должен был принять Кутузов.

Кутузов своим решением еще раз подтвердил свою убежденность в правильности действий Барклая-де-Толли на первых этапах войны: «Доколе будет существовать армия и находиться в состоянии противиться неприятелю, до тех пор сохраним надежду благополучно довершить войну, но когда уничтожится армия, погибнут Москва и Россия. Приказываю отступать».

Конечно же, это решение далось главнокомандующему очень нелегко. По воспоминаниям очевидцев, после совета Кутузов плохо спал, долго ходил, и в итоге произнес знаменитое «Ну, доведу же я проклятых французов… они будут есть лошадиное мясо». Вечером 14 сентября в опустевшую Москву вступил Наполеон.

Наполеон вошел в практически пустую столицу, в сердце России, как победитель. Но древние стены встретили его сначала холодом русского безразличия к его имени, а уже вечером - сполохами городского пожара, в котором на глазах покорителя Европы сгорела даже гипотетическая возможность «поставить на колени» народ, который способен принести подобную жертву на алтарь победы. Война продолжалась, но гениальный стратег все отчетливее понимал — воюет он не с армией, а со всей Россией, и в этой войне у него не было шансов победить.